|
|
|
Миры Герберта Уэллса
- Остров доктора Моро - Страница 71
Многое еще осталось в моей памяти, о чем я мог бы рассказать,
многое такое, что я дал бы отрубить себе правую руку, лишь бы это забыть.
Но эти подробности здесь излишни. Оглядываясь назад, я с удивлением
вспоминаю, как быстро я усвоил нравы этих чудовищ и снова приобрел
уверенность в себе. Конечно, бывали и ссоры, я теперь еще мог бы показать
следы укусов, но, в общем, они быстро прониклись уважением к моему
искусству бросать камни и ударам моего топора. А преданность
человека-сенбернара была для меня драгоценна. Я увидел, что степень их
уважения зависела главным образом от умения наносить раны. И, говоря
искренне, без хвастовства, я находился среди них в привилегированном
положении. Некоторые, получившие от меня в подарок недурные шрамы, были ко
мне настроены враждебно, но злобу свою проявляли главным образом
гримасами, да и то за моей спиной, на почтительном расстоянии.
Гиено-свинья меня избегала, но я был всегда начеку. Мой неразлучный
собако-человек страстно ненавидел и боялся ее. Этот страх еще больше
привязывал его ко мне. Скоро для меня стало очевидным, что гиено-свинья
узнала вкус крови и пошла по стопам леопардо-человека. Где-то в лесу она
устроила себе берлогу и поселилась в одиночестве. Я попробовал устроить на
нее облаву, но мне недоставало авторитета, чтобы объединить их всех. Я не
раз пытался подойти к берлоге и напасть на гиено-свинью врасплох, но она
была осторожна и, увидев или почуяв меня, тотчас скрывалась. Устраивая
засады, она подстерегала меня и моих союзников на всех лесных тропинках.
Собако-человек почти не отходил от меня.
В первый месяц звериный люд вел себя вполне по-человечески в сравнении
с тем, что было дальше, и я даже удостаивал своей дружбой, кроме
собако-человека, нескольких из них. Маленькое ленивцеподобное существо
проявляло ко мне странную привязанность и всюду следовало за мной. А вот
обезьяночеловек надоел мне до смерти. Он утверждал, что, поскольку у него
пять пальцев, он мне равен, и не закрывал рта, тараторя самый
невообразимый вздор. Только одно забавляло меня в нем: он обладал
необычайной способностью выдумывать новые слова. Мне кажется, он думал,
что истинное назначение человеческой речи состоит в бессмысленной
болтовне. Эти бессмысленные слова он называл "большими мыслями" в отличие
от "маленьких мыслей", под которыми подразумевались нормальные, обыденные
вещи. Когда я говорил что-нибудь непонятное для него, это ему ужасно
нравилось, он просил меня повторить, заучивал сказанное наизусть и уходил,
повторяя, путая и переставляя слова, а потом говорил это всем своим более
или менее добродушным собратьям. Ко всему, что было просто и понятно, он
относился с презрением. Я придумал специально для него несколько забавных
"больших мыслей". Теперь он кажется мне самым глупым существом, какое я
видел в жизни; он удивительнейшим образом развил в себе чисто человеческую
глупость, не потеряв при этом ни одной сотой доли прирожденной обезьяньей
глупости.
|
|
|
|
|
|
|
