|
|
|
Миры Герберта Уэллса
- Война миров - Страница 76
Я задремал было, но сразу
встрепенулся. Весь день и всю ночь мы сидели друг против друга; я
смертельно устал, но был тверд, он хныкал и жаловался на нестерпимый
голод. Я знаю, что так прошли лишь одна ночь и один день, но мне казалось
тогда и даже теперь кажется, что это тянулось целую вечность.
Постоянные разногласия между нами привели наконец к открытому
столкновению. В течение двух долгих дней мы перебранивались вполголоса,
спорили, пререкались. Иногда я терял самообладание и бил его, иногда
ласково убеждал, раз я даже попытался соблазнить его последней бутылкой
бургундского: в кухне был насос для дождевой воды, откуда я мог напиться.
Но ни уговоры, ни побои не действовали, казалось, он сошел с ума. Он
по-прежнему пытался захватить провизию и продолжал разговаривать вслух сам
с собой. Он вел себя очень неосторожно, и мы каждую минуту могли быть
обнаружены. Скоро я понял, что он совсем потерял рассудок, - я оказался в
темноте наедине с сумасшедшим.
Мне думается, что и я был в то время не вполне нормален. Меня мучили
дикие, ужасные сны. Как это ни странно, но я склонен думать, что
сумасшествие священника послужило мне предостережением: я напряженно
следил за собой и поэтому сохранил рассудок.
На восьмой день священник начал говорить, и я ничем не мог удержать
поток его красноречия.
- Это справедливая кара, о боже, - повторял он поминутно, -
справедливая! Порази меня и весь род мой. Мы согрешили, мы впали в грех...
Повсюду люди страдали, бедных смешивали с прахом, а я молчал. Мои
проповеди - сущее безумие, о боже мой, что за безумие! Я должен был
восстать и, не щадя жизни своей, призывать к покаянию, к покаянию!..
Угнетатели бедных и страждущих!.. Карающая десница господня!..
Потом он снова вспомнил о провизии, к которой я его не подпускал,
умолял меня, плакал, угрожал. Он начал повышать голос; я просил не делать
этого; он понял спою власть надо мной и начал грозить, что будет кричать и
привлечет внимание марсиан. Сперва это меня испугало, по я понял, что,
уступи я, наши шансы на спасение уменьшились бы. Я отказал ему, хоть и не
был уверен, что он не приведет в исполнение свою угрозу. В этот день, во
всяком случае, этого не произошло. Он говорил все громче и громче весь
восьмой и девятый день; это были угрозы, мольбы, порывы полубезумного
многоречивого раскаяния в небрежном, недостойном служении богу. Мне даже
стало жаль его. Немного поспав, он снова начал говорить, на этот раз так
громко, что я вынужден был вмешаться.
- Молчите! - умолял я.
Он опустился на колени в темноте возле котла.
- Я слишком долго молчал, - сказал он так громко, что его должны были
услышать в яме, - теперь я должен свидетельствовать. Горе этому
беззаконному граду! Горе! Горе! Горе! Горе обитателям Земли, ибо уже
прозвучала труба.
- Замолчите! - прохрипел я, вскакивая, ужасаясь при мысли, что марсиане
услышат нас.
|
|
|
|
|
|
|
